«Что ты, баба, белены объелась?» — возопил старик, обращаясь к своей старухе в пушкинской «Сказке о рыбаке и рыбке». Этот вопль отражал весь ужас, охвативший старика из-за умопомешательства его благоверной. Белена, или Hyoscyamus — сильнейший яд, а уйдет человек в мир иной или на время лишится рассудка, зависит от дозы. Согласно известной максиме, из сильных ядов получаются сильные лекарства. В гомеопатии белена известна как лекарство еще с начала XIX века. О том, на какие чудеса оно способно, вы можете узнать из одной интересной истории, принадлежащей перу Пьера Шмидта. Он был учителем учителя моего учителя и прожил славную, достойную жизнь, вылечив многих, пропустив учение Кента через себя, обогатив его и оставив после себя многочисленных учеников. Кроме того, он был литературно одаренным человеком, истории которого читаются как захватывающие детективы. С одной из таких историй я и хотел бы вас познакомить. Итак, слово Пьеру Шмидту:
_______________________
Hyoscyamus помог мне осилить один экстраординарный случай, благодаря чему обо мне заговорили в Женеве все доктора. Тогда от вспышки бронхопневмонии умерли многие, включая 5 или 6 врачей. Поначалу никто ничего не мог объяснить. Но затем обнаружилось, что все эти случаи совпали со смертью попугая. То есть, речь шла о вспышке орнитоза.
Но сначала надо рассказать, что в то время я лечил одного известного богатого промышленника из Женевы, крайне сложного и обидчивого по характеру, но все-таки благодарного пациента. В один прекрасный день ему на ногу упал радиатор отопления, возник тяжелый ушиб с обширной раной. Он был госпитализирован и, естественно, им занимались лучшие хирурги Женевы, но спустя две недели его по-прежнем беспокоила рана стопы с отеком и ужасной болью. Поскольку я у них был семейным врачом, он вдруг решил обратиться «к этому коротышке-гомеопату», то есть ко мне, чтобы спросить моего совета. Короче говоря, благодаря Arnica и затем Hypericum через 8 дней все было в порядке.
Однажды я получил сообщение от моего американского учителя, д-ра Остина, под началом которого имел удовольствие 8 месяцев изучать гомеопатию, что он намерен приехать на конгресс Международной гомеопатической лиги, который должен был состояться в 1931 году в Женеве. Он написал, что приедет в начале марта, и попросил встретить его в Гавре. Можно представить, как я был рад вновь увидеться с учителем и самолично привезти его в Женеву! Так вот, как раз за неделю до этого, меня в полночь разбудил телефонный звонок. Коллега сообщил мне, что брат моего пациента лежит при смерти. Его лечили самые могучие медицинские умы Женевы и поставили на нем жирный крест, но под напором семьи согласились на осмотр гомеопата. А как иначе, ведь тогда вам скажут, что вы не использовали всех средств! Вот меня и пригласили в качестве последнего средства. Но почему никто не смеет сказать, что именно гомеопатия спасла умирающего? O, tempora, o, mores!
Я вошел в дом и там, в клубах табачного дыма, обнаружил всех этих господ, намеренных угоститься шампанским. В дверях встретил я лечащего врача общей практики, сказавшего мне:
— Я умываю руки, коллега. Я сделал все, что мог. Все эти долгие дни я приходил сюда утром, а уходил вечером. Не тратьте лишних сил, он все равно уйдет. Он не жилец при любом раскладе. Но, в конце концов, раз уж вас вызвали, пройдите к нему и убедитесь сами.
Я вошел в салон.
— Добрый вечер, дорогой коллега! Не желаете ли присоединиться к нам? Вы ведь все равно ничем не сможете ему помочь!
Я оставил их за дымовой завесой и поспешил в комнату к больному, которая тоже была насквозь прокурена. Там я наткнулся на медбрата и сиделку, окинувших меня враждебным взглядом. Чего хочет этот выскочка, что он задумал? И в самом деле: если вы в полночь явились в комнату умирающего, ничего хорошего это не предвещает.
Итак, в постели я нашел несчастного больного с отсутствующим выражением лица, с глазами, отведенными кверху. Его не брили восемь дней: ведь если дело идет к смерти, людей, оказывается, брить не обязательно! Живот был сильно вздут. Простыня была откинута, в комнате стояла страшная вонь. Будучи без сознания, он всё это время ходил под себя. И его перед моим приходом элементарно не удосужились подмыть! На прикроватном столике скопилась целая аптека, добрая сотня наименований!
Я подошел к пациенту, осмотрел ему зрачки и нашел их слегка увеличенными. Затем взял стакан с водой, поднес его к губам пациента и громким голосом приказал: «Пейте!» Губы и челюсть на мгновение дрогнули. Жизнь еще теплилась, а с нею пусть и малая, но надежда! Я распознал этот симптом у больного, когда человек в делирии просыпается, отвечает и тотчас засыпает снова. Безусловно, лекарством был Hyoscyamus! («Да ведь весь мир об этом знает!» – воскликнул бы мой дорогой коллега д-р Нибойе). Но мне хотелось надежнее удостовериться в лекарстве. Я записал все симптомы больного и за полчаса проработал случай с помощью репертория. Когда я вернулся к коллегам, они уже собирались уходить.
— Ах, как долго нам пришлось ждать Вас! Но мы не могли уйти, не пожав Вашу руку на прощанье! Но только поторопитесь навестить «вдову», пока не будет слишком поздно. Ей уже надо начать готовиться к неизбежному.
Я взял с собой Hyoscyamus в высокой потенции, но сначала приказал сиделке немедленно собрать всю аптеку со стола и отправить ее прямиком в мусорное ведро. Затем велел застелить стол чистой скатертью и поставить блюдо со свежими фруктами, а рядом вазу с цветами. Наконец, я распорядился, чтобы к утру пациент был выбрит. На живот ему нужно было положить теплый компресс в качестве антидиарейной процедуры: любой знает, что тепло рассеивает метеоризм. Я разрешил и холодные компрессы, так как пациент лежал с высокой температурой 40°C. И затем уже дал мое гомеопатическое лекарство, т. е. Hyoscyamus. Насколько помню, это была 200 потенция. После чего я зашел к «будущей вдове». Она приветствовала меня словами:
— Доктор, как мы понимаем, всё кончено. Но мы сделали все, что могли. Конечно, мы не будем упрекать Вас, если всё окажется бесполезным!
Да, все это верно, но — человек предполагает, а гомеопатия располагает. Часы пробили один час ночи.
Наутро — вот ведь чудо! — лихорадка начала снижаться. Больной узнал меня и спросил: «Доктор, что вы тут делаете?» Он хорошо знал меня, так как я лечил его брата.
Я приходил по два-три раза в день и нанес 99 только дневных визитов. Естественно, прибытие моего учителя в Гавр я пропустил. По известным причинам я не мог бросить пациента на произвол судьбы, пока он окончательно не поправится. Медбрат и сиделка были настроены против меня. Лечащий врач велел шпионить за мной и обо всем, что я делаю, докладывать ему, чтобы иметь возможность уличить меня в малейшем промахе или ухудшении состояния, а потом обвинить. На следующий день после моего первого визита на коже живота возникла огромная рана, которая была не чем иным, как ожогом 3 степени [так у автора. – примеч. пер.] вследствие припарки: естественно, во время делирия пациент ничего не мог ощутить. Эту рану надо было затем лечить отдельно.
Ну да ладно. Спустя полтора месяца больной был вылечен, и полностью. И прожил после этого 12 лет! Как можно видеть в очередной раз, гомеопатия одна в состоянии справиться, хотя ее критикуют и пытаются дискредитировать!
Несмотря на столь блистательный результат, его жена была настроена не очень. Она определенно рассчитывала на кончину супруга. Его брат, напротив, был доволен. Будь это хирургический случай, никто даже не подумал бы оспаривать вопрос о гонораре. Но если врач берет пациента с лихорадкой, это как бы и не считается. Когда я послал семье счет на оплату лечения, а дело было весьма деликатное, речь шла о более чем 100 дневных и ночных визитах и постоянной заботе о спасении жизни… Хотелось бы, помимо бесконечных часов изучения репертория и гомеопатической литературы во имя спасения пациента, да еще и насмешливых физиономий моих коллег-аллопатов, которых я тогда оставил в зале… В любом случае, хотелось бы уважительного отношения со стороны семьи и соответствующего гонорара. Я пообщался с одним пожилым глубокоуважаемым аллопатическим коллегой, объяснил ему ситуацию, и он полностью согласился с адекватностью моих требований, сочтя их совершенно обоснованными. И чем же все кончилось? После того, как я выслал счет, не последовало никакой реакции. Прошло шесть месяцев — да-да, шесть месяцев! — а счет так и не был оплачен. Я часто видел своего пациента на улице, но он со мной не здоровался, кроме тех случаев, когда первым здоровался я!
Увы, с врачом нередко бывает как с колодцем: как только из него напьются, к нему тут же поворачиваются спиной! Ну или как с апельсином: выдавят сок и выбросят вон. Я хотел было написать пациенту письмо следующего содержания: «Мой господин, если вы не в состоянии заплатить, примите эти деньги в дар!» Но едва я собрался это сделать, раздался телефонный звонок: это был его брат, которому я рассказал всю эту историю. Он выразил готовность немедленно восстановить справедливость. И на следующий день чек был оплачен!
Вот такой был у меня случай Hyoscyamus!
Д-р Пьер Шмидт
Рю Тёпффер, 17
Женева, Швейцария